Сент-Ронанские воды - Страница 120

120

— Бегу, сэр, бегу, — ответила госпожа Додз, вновь обретая речь, свойственную ее профессии. — Одну минуточку, сэр. Как верно, что я живу на честный заработок, — сказала она, уже совсем приходя в себя и глядя на Тиррела более спокойно, — так же, видимо, верно, что это и вправду вы, мистер Фрэнк, — вы во плоти и крови. И недаром я здорово отругала обеих глупых девок, что хотели из вас сделать мертвеца, а из меня дуру. Призрак! Подумать только! Уж я им покажу призраков. Если бы они больше думали о своей работе, чем о всяких глупостях, так не угощали бы меня подобными бреднями. Никуда не годится лошадь, что пугается стога соломы! Призраки! Да кто это слышал о призраках в порядочном доме? У кого чистая совесть, тому нечего бояться духов. Но как я рада, что Мак-Терк не убил вас, мастер Фрэнси!

— Да идите вы наконец сюда, тетушка Додз, если не хотите, чтоб я наделал беды! — завопил Тачвуд и схватил стоявшую на столе тарелку, словно намеревался запустить ею в хозяйку, чтобы обратить на себя ее внимание.

— Ради всего святого, не разбейте ее! — вскричала встревоженная хозяйка, зная, что у Тачвуда крайняя степень раздражения находила порою выход за счет ее посуды, хотя затем причиненный ущерб всегда щедро возмещался. — Боже мой, сэр, да в своем ли вы уме? Ведь вы разрозните мне сервиз. Ради бога, поставьте на место фарфоровую тарелку и возьмите оловянную: она вам так же хорошо послужит. Но спаси нас боже! Посмотрела я на вас и понять не могу — что же это такое с вами стряслось? Куда это вы свалились? Подождите, я сейчас принесу воды и полотенце.

И правда, жалостный вид нового постояльца заглушил в даме любопытство насчет судьбы, постигшей прежнего: все свое внимание она тотчас же отдала мистеру Тачвуду и, без конца охая и ахая, стала помогать ему мыться и вытираться. Обе обратившиеся в бегство служанки успели уже вернуться в кухню и, ретиво обслуживая мистера Тачвуда, старались подавить смех, одолевавший их при воспоминании о панике, которой поддалась их хозяйка. Усиленная мойка и вытирание в конце концов устранили следы грязи и песка, и почтенный путешественник не без некоторого труда убедился, что он больше перепачкался и перепугался, чем существенно пострадал.

Тем временем Тиррел не спускал глаз с набоба, и ему казалось, что в чертах лица, выступавших из-под грязевой маски, он узнает облик доброго знакомого. После того как операция закончилась, он уже не мог удержаться и прямо спросил мистера Тачвуда, не имеет ли он удовольствие видеть друга, который, когда они оба находились в Смирне, так помог ему в денежных делах?

— Не стоит говорить об этом, совсем не стоит, — поспешно перебил Тачвуд.

— Я тоже рад вас видеть, чрезвычайно рад. Да, это я. И вы увидите, что я все тот же благожелательный старый болван, каким был в Смирне, всегда готовый раскошелиться, не помышляя при этом, как снова получить деньги обратно. Неважно, так уж было написано у меня на челе, по турецкому выражению. Сейчас я пойду к себе в комнату и переоденусь, а когда вернусь, вы со мной отужинаете: миссис Додз нам чего-нибудь соорудит. Лучше всего бы жареную птицу с грибным соусом, а к ней горячего вина с пряностями — то, что вы называете плотти: это выбьет у меня из памяти помойку старого пресвитерианина.

С этими словами путешественник стал подниматься по лестнице к себе в комнату. Тиррел, вооружившись подсвечником, собрался сделать то же самое.

— Мистер Тачвуд живет в синей комнате, миссис Додз. Полагаю, мне можно занять желтую?

— Не полагайте ничего подобного, мистер Фрэнсис Тирл, пока вы мне не расскажете чистосердечно, где вы пропадали все это время и убили вас в конце-то концов или нет?

— Мне кажется, что насчет последнего у вас никаких сомнений не остается, миссис Додз?

— В известном смысле — да. И все-таки меня дрожь пробирает, когда я гляжу на вас и думаю, что столько дней и недель считала, будто вы уже гниете в сырой земле. А теперь вы стоите передо мной здравый и невредимый и требуете себе комнату, как всякий другой.

— Можно подумать, добрый мой друг, что вы огорчены, видя меня живым.

— Не в этом дело, — ответила миссис Додз, которая необыкновенно искусно устанавливала и обосновывала все причины того, на что она считала себя вправе жаловаться. — Но со стороны такого порядочного человека, как вы, мистер Тирл, это все-таки очень странный поступок: ушли с квартиры, не сказав ни единого слова, а меня вынудили искать повсюду ваше мертвое тело, и я чуть было не отказала честнейшему мистеру Байндлузу как своему поверенному лишь за то, что он лучше меня знает, на какие штучки способны люди вроде вас. А там, на водах, повесили объявление со всеми подписями, где сказано, что вы, мистер Фрэнсис, принадлежите к самым отъявленным негодяям из тех, что еще не попали на виселицу. Как по-вашему, можно такую личность пустить в порядочный дом?

— Предоставьте все это дело моим заботам, миссис Додз, и вы увидите, что оно устроится к вашему полному удовольствию. Мне кажется, мы уже давно знаем друг друга, и вы можете поверить мне, что я вполне достоин провести под вашим кровом одну ночь (большего я не прошу), пока не восстановлю своего доброго имени. Для этого-то я главным образом и совершил свое явление.

— Явление! — повторила миссис Додз. — Право же, мистер Тирл, меня дрожь пробирает, да и поглядеть на вас — вы как мертвец бледный! Но думается мне, — попыталась она пошутить, — если бы вы были призраком, то, приняв во внимание наше старое знакомство, не стали бы лишать меня постояльцев своим появлением, а ходили бы себе пристойным образом по стенам старого замка или у церкви. В этой церкви и на кладбище, где она стоит, страшные вещи творились, мистер Тирл. Я к вечеру стараюсь и не смотреть в ту сторону.

120