Сент-Ронанские воды - Страница 161

161

Пока Тачвуд произносил свою речь, Моубрей молча принимал решение. Он был отнюдь не так неопытен, как полагал его собеседник. Во всяком случае, он отлично понимал, что имеет дело с упрямым, капризным стариком, желающим при самых благих намерениях, чтобы все шло так, как ему вздумается, и, как многие политики невысокого полета, действующим с помощью интриг и всяческой таинственности в делах, которые гораздо успешнее можно было бы вести смело и в открытую. Но в то же время ему было ясно, что Тачвуд, в некотором роде его родственник, человек богатый, бездетный и расположенный стать ему другом, был тем, кого стоило приручить: ведь путешественник сам откровенно признался, что его благоволение к Фрэнсису Тиррелу рассеялось или по крайней мере несколько поостыло именно из-за того, что тот не проявил к нему достаточного уважения. Моубрей принял в соображение и то, что сам он отнюдь не находился в таких обстоятельствах, которые позволили бы ему пренебречь первой озарившей его улыбкой фортуны. Вот почему, подавив в себе высокомерие единственного сына и наследника благородной фамилии, он почтительно ответил, что находится в таком положении, когда совет и помощь мистера Скроджи Тачвуда для него особенно ценны, и ради них он готов подчинить свои мнения и взгляды точке зрения более опытного и дальновидного друга.

— Прекрасно сказано, мистер Моубрей, прекрасно. Предоставьте мне заправлять вашими делами, и мы, не теряя времени, приведем их в полный порядок. Я вынужден просить у вас на ночь приюта: на дворе темно, как в волчьей пасти. Еще более обязан буду вам, если вы распорядитесь устроить на ночь и беднягу возницу с его лошадьми.

Моубрей позвонил. Явился Патрик, который был крайне удивлен, когда старый джентльмен, не дав хозяину дома открыть рот, велел приготовить себе постель и зажечь огонь в камине, «поскольку, друг мой, — прибавил он, — у вас тут не так уж часто бывают гости. Проследите, чтобы простыни не были сырые, и скажите горничной, чтобы постель она стелила не совсем ровно, а с наклоном от подушки к ногам дюймов в восемнадцать. Да, вот что еще: у кровати поставьте мне кувшин с ячменной водой и выжмите туда сок лимона. Впрочем, нет питье у вас получится кислое, как сам Вельзевул, — лимон принесите на блюдце, я сам сделаю смесь».

Патрик слушал, словно ошалев, голова его, как у китайского болванчика, механически поворачивалась из стороны в сторону — от гостя к хозяину, как будто он спрашивал у последнего, сон то или явь. Едва Тачвуд умолк, как Моубрей подтвердил все им сказанное.

— Все надо сделать, как желает мистер Тачвуд, чтобы он чувствовал себя удобно.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Патрик, — я передам Молли, и мы все сделаем как можно лучше. Но только уже поздновато…

— Потому-то, — перебил Тачвуд, — чем скорее мы отправимся спать, тем будет лучше, друг мой. Что до меня, то я должен встать пораньше, у меня есть дело, от которого зависят жизнь и смерть. Оно и вас касается, мистер Моубрей, но о нем поговорим завтра. Пусть кучер распряжет лошадей, и уложите его спать.

Тут Патрик решил, что у него под ногами твердая почва, и он может оказать сопротивление, к чему его весьма побуждал безапелляционный тон пришельца.

— Вряд ли из этого что-нибудь выйдет, — сказал Патрик, — почтовым лошадям нет доступа в наши конюшни. Конюх всегда опасается: откуда нам знать, нет ли у них сапа.

— Сегодня мы должны пойти на риск, Патрик, — сказал, хотя и неохотно, Моубрей, — но, может быть, мистер Тачвуд разрешит отправить лошадей обратно, с тем чтобы завтра утром их опять подали?

— Ни в коем случае, — возразил Тачвуд, — птичка вылетела — потом лови. Сегодня мы их отпустим, а завтра их не пришлют, у нас же завтра уйма дел. К тому же бедные клячи устали, а в писании сказано:

«Блажен иже скоты милует». Ну, словом, если лошадей сегодня же отправят в Сент-Ронан, я за компанию отправлюсь вместе с ними.

Часто случается — думаю, повинна в этом извращенность человеческой натуры, — что человеку, обуянному гордыней, поступиться каким-либо пустяком труднее, чем уступить в подлинно важном деле. Подобно другим молодым джентльменам своего круга, Моубрей был до нелепости непреклонен, когда дело касалось жесткого порядка, установленного на конюшнях, и даже лошади лорда Этерингтона не допускались в эту святая святых, куда сейчас он вынужден был поставить двух жалких одров. Однако он уступил, и притом со всей любезностью, на какую только был способен. Патрик же, воздев руки и возведя очи к небу, удалился выполнять отданные ему распоряжения, но в нем прочно засела мысль, что этот старик не иначе как переодетый дьявол, раз по его дудке пляшет сам вспыльчивый хозяин Шоуз-касла, да еще в деле, которое он до того считал первостепенно важным.

— Господь да прострет милосердную руку свою над этим несчастным домом! — воскликнул, уходя, Патрик. — Я в нем родился, и, кажется, придется мне пережить его гибель,

Глава 37. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Не такая ночь, чтобы купаться.
«Король Лир»

Когда наутро после этого памятного разговора Моубрей очнулся от беспокойного сна, в мыслях его царил разброд. Сперва в его сознании возникло ужасное воспоминание о вчерашнем разговоре с сестрой, которую он, в сущности, любил так сильно, как только способен был кого-нибудь любить, и которая покрыла бесчестьем его и свое родовое имя. Затем он припомнил и обеляющий Клару рассказ Тачвуда и стал убеждать себя, во всяком случае попытался убедить, что Клара, наверно, поняла его обвинение как нечто относящееся к ее и Тиррела любви, приведшей к столь роковым последствиям. Затем он снова усомнился, как это все могло случиться, и снова им овладел страх — не было ли за всем этим чего-то более важного, чем нежелание сестры сознаться в обмане, учиненном с нею Балмером. Но потом он опять вернулся к первой, более приятной мысли, вспомнив, что сестра ни за что не соглашалась выйти за человека, которого он ей сватал, и, естественно, должна была считать, что, узнай брат о ее тайном браке, ей уже не было бы спасения.

161