Сент-Ронанские воды - Страница 138

138

— И ты, Этерингтон, хочешь сделать графиней эту странную, беспорядочно одетую дуреху с грубыми манерами, ты, чей критический взор заставляет добрую половину города одеваться особенно тщательно? — воскликнул Джекил.

— Все это штуки, Хэл, которые она выделывает нарочно, чтобы от меня избавиться, сбить меня с толку, внушить мне отвращение. Но меня не так-то легко провести. Брат приходит в отчаяние — кусает ногти, подмигивает ей, покашливает, делает знаки, она же изображает полнейшее непонимание. Надеюсь по крайней мере, он бьет ее, когда я ухожу. Будь я уверен в этом, у меня было бы хоть какое-то утешение.

— Весьма милосердная надежда. Чувства, которые ты сейчас испытываешь, могут дать понять девушке, чего ей ожидать после свадьбы. Но, — продолжал Джекил, — неужто ты, так искусно проникающий в тайные глубины женского сердца, не можешь изобрести какой-нибудь способ разговорить ее?

— Разговорить? Что ты! После первого потрясения, вызванного моим приходом, она решила просто не замечать моего присутствия. А для того чтобы уничтожить меня окончательно, она выбрала самое подходящее занятие — вяжет чулок! От какой проклятой допотопной старухи, жившей еще до изобретения прядильной машины, научилась она этому ремеслу — знает один бог. Но она постоянно торчит у меня на глазах со своим рукодельем, приколотым к ее колену, — и это не хорошенький шелковый чулочек, с помощью которого так мило кокетничала Жанетта из Амьена, когда Тристрам Шенди смотрел, как она работает нет, это нечто вроде мешка из грубой шерсти, предназначенного какому-нибудь нищему, страдающему плоскостопием, у которого пятки как у слона. И вот она сидит скрючившись, считает петли и отказывается говорить, слушать, смотреть на кого-либо под тем предлогом, что это сбивает ее со счета!

— Занятие изящное, что и говорить! Удивляюсь только, как оно еще не излечило ее благородного поклонника, — сказал Джекил.

— Будь она неладна! Но нет, нет, я не дам ей перехитрить меня. И потом вдруг, посреди всей этой игры в грубость и тупость, когда ей уже кажется, что она расстроила брата и замучила меня, от нее летят такие искры возбуждения, что я право не знаю, чего мне хочется — расцеловать ее или отхлестать.

— Так, значит, ты твердо решил довести это странное дело до конца? — спросил Джекил.

— Да, да, да, мой мальчик! Клара и Неттлвуд — навеки! — ответил граф. — Впрочем, этот ее братец тоже бесит меня: он не делает для меня и половины того, что мог бы и должен бы сделать. У него, видишь ли, тоже чувство чести, у этого разорившегося лошадника, который проглотил мои две тысячи фунтов, как пойнтер проглотил бы кружок масла. Я замечаю, что он виляет у него, как и у тебя, Хэл, имеются подозрения насчет моих прав на отцовский титул и состояние. Как будто даже с десятой частью Неттлвудского поместья я не был бы блестящей партией для женщины из их нищенской семьи. И он еще вертит туда и сюда, этот недопеченный шотландский пирог! Он раздумывает, осторожничает, чего-то выжидает, ведет со мной какую-то игру, этот кусок ячменного теста! Ужас как хочется между делом задать ему как следует!

— Что ж, готовь ему самую ужасную месть: брата я тебе уступаю, он самодовольный фат и заслуживает хорошего урока. Но за сестру я хотел бы вступиться.

— Посмотрим, — ответил граф и вдруг прибавил:

— Скажу тебе откровенно, Хэл, ее причуды до того забавны, что иногда мне кажется, будто я из духа противоречия почти полюбил ее. Во всяком случае, согласись она махнуть рукой на прошлое и забыть злосчастную шутку, которую я тогда с нею сыграл, только она сама была бы виновата, если бы я не сделал ее счастливой.

Глава 32. У СМЕРТНОГО ЛОЖА

Он здесь, он хочет вырвать у меня
В мой смертный час признание вины.
Священника! Пусть он отгонит призрак!
Старинная пьеса

Мирный исход встречи между графом Этерингтоном и Тиррелом, одно предвкушение которой создавало такую сенсацию, принес разочарование публике. Ожидалось, что произойдет какая-нибудь потрясающая сцена. Вместо этого обе стороны словно угрюмо сговорились соблюдать нейтралитет, а ведение войны предоставить судейским. Все поняли, что дело будет решаться не в трибунале Беллоны, а в трибунале Фемиды. И хотя оба тяжебщика продолжали обитать в близком соседстве и время от времени встречались то на общей прогулке, то за общим столом, они не обращали внимания друг на друга — разве что обменивались в таких случаях сдержанным молчаливым поклоном.

Дня через два-три публику перестала занимать распря, которая велась так хладнокровно. И если о ней еще думали, то лишь удивляясь тому, что оба врага продолжают жить на водах и своей взаимной нелюбезностью напускают холода среди людей, собравшихся здесь полечиться и повеселиться.

Но, как известно читателю, сколь тягостны ни были для братьев их случайные встречи, у них имелись весьма основательные причины проживать в близком соседстве: лорду Этерингтону это нужно было для того, чтобы осуществить свои намерения в отношении мисс Моубрей, Тиррелу — для того, чтобы по возможности расстроить его планы, обоим вместе — для того, чтобы дождаться ответа от той лондонской фирмы, где хранились документы, оставленные покойным графом.

Джекил, стремившийся всеми силами помочь другу, нанес тем временем визит старику Тачвуду в Старом городке, рассчитывая, что он будет так же охотно, как и при первой встрече, распространяться насчет ссоры между братьями, и надеясь проявить достаточно ловкости, чтобы выяснить, откуда тот получил сведения о делах благородной семьи Этерингтонов. Однако старый путешественник не выказал того доверия, которого так ожидал Джекил. Фернандо Мендес Пинто, как прозвал его граф, изменил свои намерения или же просто был в необщительном расположении духа. Единственное достойное упоминания проявление его доверия заключалось в том, что он сообщил молодому офицеру драгоценный рецепт соуса кэрри в порошке.

138