Сент-Ронанские воды - Страница 139

139

Поэтому Джекилу оставалось лишь полагать, что Тачвуд, видимо, всю свою жизнь с увлечением вмешивавшийся в чужие дела, добыл сведения, которыми, по всей видимости, обладал о делах Этерингтона, из тех таинственных источников, откуда так часто доходят до широкой публики важные секреты, к удивлению и смущению тех, кого они касаются. Он счел это тем более вероятным, что Тачвуд отнюдь не был слишком разборчив в собеседниках: неоднократно замечали, что со слугой джентльмена он разговаривает так же охотно, как с самим джентльменом, и с горничной леди — так же, как и с самой леди. Известно, что если человек не брезгает подобной компанией, любит сплетни и в то же время готов заплатить за удовлетворение своего любопытства, не будучи слишком требователен по части точности получаемых сведений, он всегда может собрать значительное количество анекдотов из частной жизни, Капитан Джекил сделал вполне естественный вывод, что осведомленность этого беспокойного старика восходит именно к такому источнику. Капитан сам был живым свидетельством искусства, с которым Тачвуд вел перекрестный допрос, — ведь тот одним коварно сделанным замечанием вырвал у него признание о поединке между братьями. Поэтому после беседы с набобом он доложил графу, что, в общем, по его мнению, нет оснований особенно опасаться путешественника, который хотя и добыл каким-то способом сведения о некоторых существенных фактах, относящихся к этой примечательной истории, но сведения эти у него настолько отрывочные и смутные, что, по-видимому, он даже не знает точно, являются ли противники в назревающей тяжбе родными или двоюродными братьями и, кажется, не имеет представления о фактах, лежащих в основе дела.

Как раз на следующий день после этого eclairci-emet насчет Тачвуда лорд Этерингтон зашел, как обычно, в книжную лавку, взял там свои газеты и, бросив взгляд на полку, где лежали, дожидаясь, пока их востребуют, письма, предназначенные для Старого городка, с сильно бьющимся сердцем заметил, что хорошенькая почтарша бросила с величественным презрением в ту же кипу довольно толстый пакет, адресованный Фрэнсису Тиррелу, эсквайру. Он тотчас же отвел глаза, словно опасаясь, что один взгляд его, брошенный на этот важный пакет, может породить догадку о его намерениях или выдать его глубочайший интерес к содержимому конверта, с которым так пренебрежительно обошлась его приятельница миссис Потт. В этот момент дверь лавки отворилась, и вошла леди Пенелопа Пенфезер со своей неизменной спутницей — маленькой мисс Диггз.

— Видели вы мистера Моубрея? Заходил ли сюда нынче утром мистер Моубрей Сент-Ронан? Не знаете ли вы, где мистер Моубрей, миссис Потт? — Этими вопросами, нагромождая их друг на друга, дама, сведущая во всяческой письменности, забросала даму, ведающую письмами, которая едва успевала давать отрицательный ответ на каждый из них в отдельности.

— Мистера Моубрея не было. Он сегодня не заходил. Только что его слуга взял почту и сказал, что мистер Моубрей не появится.

— Боже милостивый, какая досада! — вскричала леди Пенелопа с глубоким вздохом и упала на один из диванчиков с таким удрученным видом, что мистер Потт и его супруга тотчас же засуетились подле нее: первый раскупорил флакончик с летучей солью, так как он был не только книготорговец и почтарь, но и фармацевт, а вторая устремилась за стаканом воды. Сильнейшее искушение пронзило лорда Этерингтона насквозь — от глаз до кончиков пальцев. Каких-нибудь два шага — и рука его дотянулась бы до пакета, на который никто не обращал внимания и на содержимом которого основывались, по всей вероятности, надежды и права его соперника в борьбе за титул и состояние. Разве среди всеобщего смятения нельзя незаметно завладеть им? Но нет, нет, нет. Попытка была слишком опасной, чтобы на нее решиться. Впав в противоположную крайность, Этерингтон вообразил, что навлекает на себя подозрения уже тем, что предоставляет леди Пенелопе разыгрывать волнение и тревогу, даже не делая сочувственного вида, к чему его, пожалуй, обязывало ее положение в обществе.

Поддавшись этому опасению, он так рьяно и торопливо стал оказывать знаки внимания этой даме, что зашел дальше, чем ему хотелось. Леди Пенелопа объявила, что она бесконечно обязана его милости: вообще-то ей по натуре не свойственно так поддаваться внешним обстоятельствам, но сейчас произошло нечто столь странное, волнующее, печальное, что — нельзя не признаться — она совершенно подавлена. Впрочем, она имеет право похвалиться тем, что свои личные огорчения переносит довольно стойко но она не в силах владеть собой, когда на глазах ее страдают другие.

Лорд Этерингтон спросил, может ли он чем-нибудь помочь — леди Пенелопе нужен был мистер Моубрей Сент-Ронан, слуга графа выполнит ее поручение, если она пожелает послать за мистером Моубреем.

— О нет, нет! — ответила леди Пенелопа. — Я считаю даже, что вы, любезный лорд, будете здесь полезнее мистера Моубрея, если, конечно, вы являетесь мировым судьей.

— Мировым судьей? — переспросил крайне удивленный лорд Этерингтон. — Да, я выполняю эти функции, но не в шотландских графствах.

— О, не в этом суть! — сказала леди Пенелопа. — Если вы соблаговолите ненадолго отправиться со мной, я объясню вам, каким образом вы можете совершить одно из самых добрых, милосердных и великодушных дел на свете.

Удовольствие, которое лорд Этерингтон испытывал, совершая добрые, милосердные и великодушные дела, не было так безгранично, чтобы он не стал мысленно выискивать какой-нибудь способ увильнуть. Но тут, бросив случайный взгляд в сторону стеклянной двери, он увидел, что к почтовой конторе приближается его слуга Солмз.

139